Любовь и музыка

Совсем скоро на сцене «Театра Луны» состоится премьера постановки Павла Урсула «Двое бедных румын, говорящих по-польски». В пьесе Дороты Масловской, по которой поставлен спектакль, двое главных героев — мужчина и женщина — случайно попадают в передрягу, которая оборачивается приключением, и им предстоит пройти через него плечом к плечу. Парха и Джина – именно так зовут героев – даже не подозревали, что встретятся, и тем более не думали, что обретут любовь.

Корреспондент «Прожектора» побеседовал с режиссером постановки и узнал много интересного о новом спектакле.

 

Павел, расскажите, пожалуйста, почему именно «Двое бедных румын, говорящих по-польски» и почему именно Дорота Масловская?

История такова: мне позвонил Сергей Борисович Проханов (художественный руководитель «Театра Луны» — прим. ред.) и говорит: «Паш, я тут такую пьесу интересную нашел. Называется «Двое бедных румын, говорящих по-польски», — и смеется. А смеется потому, что знает, что я наполовину румын — у меня папа румын, а мама — русская. Я подумал, что он просто шутит, потому что я такой пьесы не знал. Я знал Дороту Масловскую и ее роман «Русско-польская война», а эту пьесу — нет.

Я нашел текст в интернете, почитал. И пьеса мне понравилась. Она сложная, динамичная, в ней присутствует детективная интрига, а главное, в центре — история любви.

У молодого поколения драматургов, которое олицетворяет Дорота Масловская, кинематографическое сознание. Их тексты часто больше напоминают сценарии к фильмам, чем пьесы, потому что они воспитаны по большей части на кино, а не на книгах. В «Румынах» есть такой эпизод: герои едут на автомобиле по лесу и сбивают кабана. Это абсолютно «киношный» момент, раньше в пьесах такого нельзя было встретить.

Меня не отпугивает динамика этой пьесы, а наоборот нравится. Ведь как молодые драматурги обладают «киношным» сознанием, так и молодые зрители. Им хочется остросюжетных поворотов, быстрой смены действия, поэтому на постановках по старым пьесам им бывает скучно. Театр, конечно, должен обращать на это внимание. Не может быть такого, чтобы кино не влияло на язык театра, ведь эти два искусства очень близки друг к другу.

Мне стало интересно проверить себя — не устарел ли я, не закостенел ли в своих приемах, мировоззрении. Такая молодая драматургия дает возможность в какой-то степени почувствовать себя хулиганом. Поэтому я дал согласие на постановку этой пьесы, тем более, в театре есть артисты, которые смогут это сыграть.

А вас не оттолкнуло то, что в ней очень много нецензурной лексики? Насколько я знаю, вы негативно к этому относитесь.

Лексика меня не отталкивает в том случае, если она нужна для художественного замысла. Я видел один спектакль, где к дочери приезжает набожная женщина, и при ней начинает сильно материться брат мужа ее дочери. Там мат был нужен для того, чтобы построить конфликт двух персонажей. Убери его — и тогда не будет повода для ссоры, не будет этой сцены. В 90% случаев же нецензурная лексика нужна для того, чтобы придать речи оттенок современности, а для драматургии она не нужна. В таком случае ее можно убрать и ничего не поменяется.

С этой пьесой была такая же ситуация. Со сценой, где они особенно матерятся, я поступил так: вбил в поисковике «смешные обзывательства». Вы не представляете, сколько мне вылезло смешных фраз! Я потратил примерно часа три на их изучение, выписывая те, которые мне казались самыми смешными. В итоге в сцене получился такой же конфликт, остались ругань, ссора, но без мата.

Мне кажется, накал даже получился сильнее!

Да. Они обзывают друг друга такими ругательствами, как например «индюшка маринованная», «жаба парагвайская», «унитаз на лыжах». Они смешные, а не грубые.

А больше ничего не меняли по тексту?

Сокращали, но ничего существенно не меняли.

Часто бывает, что режиссеры очень сильно меняют структуру произведения. От этого иногда даже утрачивается смысл пьесы. Как вы к этому относитесь?

Я отношусь к этому как данности. Всем известно, что театр — это искусство интерпретаций. Яркий пример — «Гамлет» Шекспира и «Три сестры» Чехова. Их ставят очень часто, и всегда это интерпретация. Тем более, что театр на 90% состоит из классики. Одинаково ставить одно и то же произведение — будет скучно.

В театре важна не сама постановка, а те роли, что есть в пьесах. В музыке бывает, что во время концертов какое-то произведение играют только из-за одной гениальной партии. Есть пьесы у Мольера, у Шекспира, которые может быть уже устарели, их трудно на современный лад поставить, но в них – бессмертные роли. Их мечтают сыграть артисты, достигнув определенного уровня мастерства. Тут и начинаются интерпретации, потому что каждый артист не повторим. Мы можем бесконечное количество Гамлетов посмотреть, если актеры, которые их играют, гениальны. Театр всегда будет обращаться к классике, потому что там есть эти роли.

А в трактовке классики все-таки должны быть какие-то грани, которые нельзя переступать?

Конечно, должны быть. Нельзя сказать, что ставишь «Идиота» Достоевского, а представить другой текст. Слова должны быть авторские, а вот трактовка может быть любой. Например, персонажи в скафандрах летят на Марс, их путешествие продлится пять лет, и вот они играют Достоевского — с его же словами.

Вернемся к вашей новой постановке. Вы говорили про тему любви, что она там центральная. Мне при прочтении пьесы отыскать ее было не так уж и просто. Вы все-таки ее нашли?

Да, я нашел чувства между персонажами, увидел, что у них рождается история любви. В пьесе это не очень акцентировано, но режиссер читает произведение несколько иначе, чем другие люди. Основное для меня — что делают персонажи. Когда они в лесу замерзают, Парха снимает пальто и накрывает Джину. Он хоть и говорит какую-то чушь, но отдает пальто и готовится умирать, спасая ее. Это есть в пьесе, и я смог это разгадать. Так что любовь там есть, и мы на этом большой акцент делаем.

Чему, по-вашему, история этих героев должна учить зрителей? Они же, в принципе, несколько асоциальные персонажи. Пьют, курят, употребляют наркотики.

Они не асоциальные. Они похожи на современную молодежь. Таких, как главная героиня — матерей-одиночек 25 лет — огромное количество. Она ходит на «тусовки», мечтает найти новую любовь, а живет очень плохо. Он — успешный артист, звезда, который играет святого. И есть диссонанс между душой актера — по сути, душой скомороха, для которого нет ограничений религий, и его персонажем-священником.

По какому принципу подбирали актеров, что было самое важное для вас в них?

С исполнителями основных ролей я работал раньше. Для роли Пархи мне было важно, чтобы у артиста был опыт исполнения главной роли, где много слов. Во-вторых, он должен иметь чувство юмора, но не быть выраженным комиком, потому что играет в лирической истории про любовь. Также у него должно быть «отрицательное обаяние» — он должен уметь нравиться женщинам, совершая про этом странные поступки.

Для роли Джины я искал молодую красивую актрису, которая сможет передать несчастье своей героини. Ведь у нее довольно грустная история: она мать-одиночка и говорит о том, что у нее некрасивый ребенок. Когда я вдумался в эти слова, я понял, что, возможно, она не просто так о нем говорит в таком свете — видимо, у него какая-то болезнь. Ребенок неполноценный, еще и мужчина ушел — большая трагедия. Поэтому при поисках героини я обращал внимание не только на внешние данные, но и на то, насколько она может понять беду Джины и сыграть это на сцене.

Я читала, что вы сами занимались музыкальным оформлением постановки. Почему не доверили это кому-нибудь другому?

Я вообще очень люблю музыку. У меня дома где-то 5-6 тысяч компакт-дисков. И когда я делаю спектакль, мне его в первую очередь нужно услышать. Есть режиссеры-философы, которые ищут великую гениальную концепцию. Есть режиссеры-архитекторы, которые отталкиваются от декораций. Есть режиссеры-моралисты, которые думают, как взбудоражить общество. Я режиссер-меломан, мне нужно вначале услышать в спектакле музыку, не абстрактную, а из того мирового наследия, которое существует у нас. Во время подбора музыки я фантазирую о том, каким будет спектакль, воображаю сцены. Когда у меня складывается музыкальный мотив постановки, спектакль начинает обрастать идеями.

И какую музыку вы подобрали для этого спектакля?

Лейтмотивом стала песня французской группы Les Pires «Совы нежные». С этой песней у нас сделан даже такой трюк, что куплеты совпадают с тем, что происходит на сцене. У французов, поющих на русском языке, акцент чем-то напоминает румынский. Вспомогательной палитрой служит музыка композитора Вангелиса и Black Sabbath — все-таки, у нас черная комедия.

С каким впечатлением вы хотите, чтобы зритель выходил из зрительного зала?

У нас есть персонаж, которого мы сами придумали — это Смерть. Я не буду раскрывать, что она будет делать, но над всем, что происходит, нависла ее коса. Я бы хотел, чтобы у зрителя после спектакля звучало в голове следующее предложение: «Любовь побеждает смерть». Смерть будет ходить за персонажами по пятам, но любовь ее в конечном итоге победит.